Том 2. Стихотворения 1917-1922 - Страница 30

В великие очи железного моря,
Девичьего потопа в железных платьях волн,
По хрупким пальцам и цветам в руках,
По морю русалочьих глаз
В длинных жестоких ресницах.
Из горных руд
Родитель труд,
Стан опоясан летучею рыбою
Черного моря морей.
И черная корчилась дыбой
Русалочьей темною глыбой
Морская семья дочерей.
Удары молота
В потопы моря, потомка мора,
По мору морей,
По волнам засохшего моря.
Русалки черногубые берут
И, чернокожие, сосут
Сосуд
Тяжелых поцелуев молотка.
Раздавлены губы,
Раздавлены песни засохнувших морей,
Где плавали киты
И били водой в высокое небо.
Напиток пыток
И черного кувшин труда,
Откуда капли черных слез
Упали на передник
И на ноги.
Рукою темною в огне купаясь,
Хребтом пучины
И черным теменем высоких темных тел
Касаясь молотка,
Как ворон суровый, молот летел
На наковальню русалочьих тел,
На волны морского потопа,
Где плавали песни богинь.
И он ломал глаза и руки
У хрупких каменных богинь,
Чтоб вырос бы железный сын,
Как колос на поле зацвел
Через труды страды руды.
Труд руд,
Их перерод в железное бревно
С железными листами,
В мальчишку нежного и смелого,
В болвана-шалуна
В мятежных и железных волосах,
С пупком на темном животе,
В железное бревно в постели чугуна
И смелое глазами разумное дитя.
На ложе рыжего огня оно жило.
Живот темнеет мальчугана
На ложе темного кургана.
Так выросло, не он и не она,
– Оно
В гнезде для грез железного бревна,
В железных простынях и одеялах
С большими и железными глазами,
С кудрявыми железными устами.

1921

«Завод: ухвата челюсти, громадные, тяжелые…»

Завод: ухвата челюсти, громадные, тяжелые,
Проносят медь, железо, олово.
Огня – ночного властелина – вой.
Клещи до пламени малиновые.
В котлах чугунный кипяток
Слюной кровавою клокочет.
Он дерево нечаянно зажег –
Оно шипит и вспыхнуть хочет!
Ухват руду хватает мнями
И мчится, увлекаемый ремнями.
И неуклюжей сельской панн<ой>,
Громадной тушей великана
Руда уселась с края чана,
Чугун глотая из стакана.
Где печка с сумраком боролась,
Я слышал голос – ржаной, как колос:
«Ты не куй меня, мати,
К каменной палате.
Ты прикуй меня, мати,
К девичьей кровати».
Он пел по-сельскому у горна,
Где всё – рубаха даже – черно.
Зловещий молот пел набат,
Рука снует вперед-назад!
Всегда горбата, в черной гриве,
Плеснув огнем, чтоб быть красивей.

1921

«В этот день, когда вянет осеннее…»

В этот день, когда вянет осеннее,
Хороша и смуглей воскресенья,
Возникала из моря свобода,
Из груды черных мяс,
Из закипевших в море членов,
Мохнатых гор зачатия и рода.
Она стоит, русалки стан
Согнув и выжимая волосы,
И в ночь, когда небес бугай,
Громадно-черный и багровый
И от покрывал божеств нагой,
Вдруг сделался волом.
Внизу завод, шумлив и смугол,
В глазу жил алый попугай,
Своих горбов вздымая угол
Старинный бык пустынных гроз,
Чья молния забыла прорицанья,
Венки храмовных лоз
И песен восклицанья.
Сразу у моря смолкли жрицы,
Вопль умер вод девицы.

1921

«Кольца, незурные кольца…»

Кольца, незурные кольца
Падали в слух шумомольца.
Бога небесного надо ли?
Кольца кружились и падали.

1921

«Ночной тишак…»

Ночной тишак,
Спасибодей ночного ока,
Венцуемый шляпы крылом,
Аюдоятное небо далеко,
Взвился роковой боголом.
Этою смертью ныне
Хром людоятия храм.
И буква Тэ
Ложилась прямым косяком
На черноте
Смерца босиком.
Страх – глубокая ночь.
Смерть – красивые тучи.
Ибом слезы не выпьешь,
Этим долоем звезду не стереть.
Пловец нетыни,
Нагнивец речной темноты,
Увийцею вечер запел.
Ибоумные носятся вздохи.
Тело унийцы жертвеет.

<1921>

«Судьба закрыла сон с зевком…»

Судьба закрыла сон с зевком,
И снова мы во сне
Лежим ничком
И край подушки бешено грызем.
И наш удел – родимый зём.

Увы! Маша, на полках шаря
Громадным кулачищем,
И, водолазы картами созвездий,
В колоколе черных стекол звезд –
Что ищем мы?
С подушки к небу подымаясь
И пальцем согнутым хвоста
Цепляясь в земной шар
И броненосным телом извиваясь
В ночном бреду,
В небесной тяге, –
Ночною бездной нас манила, –
Себя венчаем мы?
И через решетку видим небо.
И бьем себя от ярости в висок.
И что же? Она закроет книгу сна
И шлет презрительный зевок.
Как к водке пьяница, мы тянемся
К прилавку Козерога,
Ревнуя сан ночного божества.
Увы, решетка между нами!
Так обезьяна скалит зубы человеку.

Октябрь 1921

«Еда!..»

Еда!
Шаря [дикими]
Лапами [песни],
Земного шара
[Яростно] грызу Сахару,
[Запивая] черный стакан
Ночного неба!
Пескам Сахары
И тебе, Тибет,
Думы мои.
Снежные перья
Окутали небо.
Земля – кубок
Любимого вина.